Под единым шаныраком

Под единым шаныраком

Малая ассамблея одной семьи

Этот день я запомнила на всю жизнь… Прошло почти 50 лет, а я до сих пор переживаю снова

и снова те страшные минуты.

1975 год. Меня принимают в партию. Идет бюро райкома партии. В кабинете первого секретаря Байкошкарова сидят члены бюро – первые руководители, приглашенные. Пытаюсь скрыть волнение, очень боюсь, что перепутаю фамилии или биографии членов правительства, а Устав коммунистической партии СССР, по-моему, совершенно вылетел из головы.

Берден Байкошкаров рассматривал меня поверх очков, и я чувствовала себя маленькой букашкой.

Кивнул головой второму секретарю райкома Ю.Н.Морозову, мол, читай анкету.

— Досембекова Людмила Дмитриевна, кореянка…

Байкошкаров движением руки остановил Морозова.

— Ты что, боишься китайцев?

— Нет.

— А почему так маскируешься? Фамилия казахская, имя русское, национальность кореянка, сама то ли узбечка, то ли татарка.

Я стала объяснять: фамилия казахская – муж казах, имя русское – мама белоруска, национальность кореянка – папа кореец. А внешность? Не знаю, почему такая получилась…

Юрий Николаевич Морозов продолжает читать анкету: — Мать – Беркозова Эмилия Авраамовна, белоруска…

Байкошкаров: — Нет, скорее всего, Беркович Эмилия Абрамовна. И не белоруска, а еврейка! Документы во время войны переделали на белоруску…

Потом была проверка по линии КГБ, мучительное ожидание результатов. Маме боялась сказать, что ее биография тщательно проверяется органами госбезопасности.

Через месяц, в 4 утра, позвонили в дверь. Привезли в райком партии, сказали, что принята на работу. Мнение мое по этому поводу никого не интересовало. А проверка? Что выяснили? Байкошкаров приказал: «Принять на работу в райком партии и поставить на витрину – как экспонат дружбы народов». Шутка, конечно. Не сразу решилась рассказать маме об этих страшных для меня и унизительных проверках.

— Я прошла через подобное, когда отца признали врагом народа… — Мама почти не рассказывала нам, детям своим, о военных годах. Для нее война так и не закончилась с салютами Победы…

Председателем колхоза в Дубровно в годы войны работал мамин отец, которого в декабре 1944 года арестовали по ложному доносу по подозрению в измене Родины. 23 мая 1945 года он умер в тюрьме и только в феврале 1997 года был полностью реабилитирован «за недоказанностью его участия в совершении преступления».

Позорное клеймо «враг народа». Соседи, друзья делали вид, что не знакомы с их семьей. Знали родные, верили, что отец не виноват перед Родиной, но кого интересовало их мнение, когда существовало подлое письмо доносчика.

Дубровно… Это мамина родина, маленький городок в Белоруссии с численностью населения около 7000 человек. Он расположился по обе стороны могучего Днепра, а до Минска, столицы республики, всего 230 километров.

Война рухнула на республику уже к 20 июля 1941 года… Началась трехлетняя оккупация, белорусская земля изнывала под игом нацистов.

Маме только исполнилось 15 лет. На худенькую сероглазую девчушку с шикарной копной каштановых волнистых волос уже заглядывались парни. Через пару лет заневестится и младшая сестренка Надюша. Они знали, что фашисты забирают молодых женщин, подростков в рабство и увозят их в далекую Германию. Как спастись от этой беды? Родители запрещали девочкам выходить из дома, прятали их при виде фашистов в подвалах, на чердаке, пачкали лица сажей, прикрывали прекрасные волосы старым платком, приказывали опускать глаза при встрече с оккупантами.

Не помогли эти простенькие меры предосторожности. Тот черный день мама плохо помнила, настолько он был наполнен ужасом и страхом. Зондеркоманда прошлась по городку как ураган, сметая в гетто для евреев всех подходящих по внешности людей. (Историческая справка: фашисты уничтожили в Дубровенском гетто примерно 25% всех жителей города). Потом была фильтрация, и мама из гетто с другими девушками и женщинами, которые доказали, что они не евреи, была брошена в товарняк. Поезд должен был увезти их в рабство. Кричали, плакали, бились в массивные деревянные двери-ворота вагона, пытаясь увидеть напоследок лица родных.

Старший брат, которого по возрасту еще не призвали в армию, ушел в партизаны. Таких отрядов было много в белорусских лесах. И вот один из них напал на этот товарняк и освободил несчастных.

Домой возвращаться было нельзя, иначе их ждал расстрел или, еще хуже, пытки и издевательства нацистов. Партизаны помогли добраться им в более безопасное место, и потом, лесами по ночам группами женщины выбрались из этого ада.

Вместе с другими беженцами она оказалась в Казахстане в селе Дунгановка Жамбылской области. Жила в общежитии, училась в училище на нормировщицу. Работы по специальности не было, и мама устроилась в детский сад воспитательницей.

Здесь встретила своего будущего мужа. Так оказалась снохой в многочисленной корейской семье, только детей в ней было 11 человек. Мой отец — старший. Он работал в то время председателем колхоза. Потом был направлен на работу в Мойынкумский райисполком. В районе, где проживало в основном казахское население, отцу пришлось начать работу с изучения государственного языка. В Мойынкумах прошли мои ранние детские годы. Отец был коммунистом, и вот новое назначение — направили на работу в г.Каратау начальником городского коммунального хозяйства.

Он говорил мне, что, когда придет время, то разрешит выйти замуж или за корейца, или за казаха. Кореец муж – понятно, а почему казах? Потому что очень похожи у этих двух народов обычаи и традиции. И мне легко будет войти в новую семью. Так я в свое время и стала казахской снохой.

Отец научился не только понимать язык, говорить на нем, но и читал газеты на казахском, которые выписывал до конца своих дней. Играл на домбре, пел казахские песни, перевел Гимн Казахстана на корейский язык, создал в Каратау группу из корейских детишек по изучению государственного языка. Даже хоронили его по казахско-корейским обычаям.

Когда страна праздновала 25-летие Победы, мы решили сделать маме подарок и купили ей билет на поезд в Белоруссию. Буквально через неделю она вернулась на самолете. Почему так мало гостила?

— Белоруссия – это сплошные братские могилы, вместо сел — таблички «Здесь была деревня такая-то» и указано количество жителей, расстрелянных или замученных фашистами. – Мама не могла без слез рассказывать о своей поездке на родину. – Из родных многих нет в живых, кто остался, те не могут забыть мучительные годы оккупации. Я больше никогда не поеду в Белоруссию, вся поездка – сплошные слезы…

Она не могла смотреть военные фильмы, особенно, если в них звучала немецкая речь. Окрик «Хальт!» — стой! – и мама бледнела, хваталась за сердце. Во время просмотра таких фильмов мы рядом держали корвалол…

Помню, выстояла пару часов в кассу кинотеатра за билетами на двухсерийный фильм-эпопею Евгения Матвеева «Победа». На просмотр пошли все наши соседи. Верите, плакал весь зал! Настолько реалистичным казалось все, что происходило на экране! Только после него мама оказалась на больничной койке.

Те, кто прошел войну, пусть даже не на фронте, никогда ее не забудет. Она и в памяти потомков, видно, на генном уровне в нас, старшем поколении, живет боль отцов наших и матерей.

Моих родителей война лишила не только родных и близких. Но и их «малой родины». Мама – беженка из Белоруссии, отец выслан с Дальнего востока. Мой свекор Досембеков Алихан прошел всю войну рядовым, домой возвращался уже в 1946 году. Когда их часть остановилась на отдых в Казани, он познакомился со своей будущей женой. Домой вернулись уже вместе. Так в нашей семье переплелись казахские и татарские, корейские и белорусские корни.

Нашу семью друзья шутя называют «малая ассамблея народа Казахстана».

Мой муж Досембеков Алемхан хвастался: «Я очень правильно женился! В моей семье все праздники празднуются в трех экземплярах, к примеру, Новый год, Восточный и Наурыз!».

Растут дети, внуки. И в нашей семье соблюдаются обычаи и традиции казахского, белорусского и корейского народов. От обращения к старшим (апа –амя-бабушка) до семейного меню в праздничные дни и будни. И семья от этого только крепче.

Записала Ляйлим ДОСЕМБЕКОВА